NO. group show, Kunstraum Kreuzberg/Bethanien, Berlin, Germany, 2025
26.04.2024 - 06.07.2025
Curator Meduza
Artworks:  DONETSK AIRPORT CONTROL TOWER, DONETSK AIRPORT NEW TERMINAL, DONETSK AIRPORT OLD TERMINAL, MARIUPOL DRAMA THEATER, FLAG OF FORGETTING series, UNKNOWN SOLDIER series
Photos by Meduza

thenoexhibition.io
meduza.io

— You’ve been working on the project “Hell” since 2015, almost since the start of the Russia-Ukraine war. Describe the project’s history.

— The killing of [Russian opposition politician and reformer] Boris Nemtsov [in 2015] was a turning point for me. I realized that I could no longer continue making light installations. I became aware of photos and videos coming from the Donetsk airport, which at that time was a symbol of Ukrainian resistance. The texture of the destroyed airport, especially the new glass and steel terminal, matched the texture of the models I had been trying to make with a 3D pen: skeletal, burnt-out looking black structures. I realized that I needed to record this because the news has a tendency to fade into oblivion.

There was a lot of joy at that time in Russia, a morbid enthusiasm for the annexation of Crimea. There were a few sporadic art pieces that reflected on the situation, but I didn’t see any artistic commentary about the war in the form of a large exhibition project — so I decided that it needed to be done.

When the full-scale invasion began, I reactivated this project. After a few months, my psyche activated a defense mechanism that pushed me away from unfolding events. That’s why symbols connected to nature absorbing and processing traces of war started to permeate my work. Symbols related to memory also appeared. In the summer of 2023, I started burning sculptures, extracting graphite out of them, and using it to print a series of 30 sheets of paper: every print was fainter than the previous one. These series are very much about working with memory.

— Many anti-war artists today are forced to ask questions like “Why do we need art in times of war?” or “Can art make sense of events that are happening right now?” How do you answer these questions for yourself?

— I asked myself all of these questions in the spring of 2022. Not long before the full-scale invasion, I had been planning to go knocking on the doors of all Russian art institutions with my anti-war project: "Nothing is over, the war continues in a smoldering phase, we need to show it". In the end, life turned out differently. I realized that I needed to continue this work in the conditions and with the resources available to me. Can you make art in a time of war? I think you can and you must, you must do it here and now, even though nothing has cooled down yet. It needs to be recorded in physical form instead of getting lost in the ever-flowing media stream.

It is a practice of witnessing — and in my case it’s meditative and actually quite archaic. Art works made with a 3D pen and graphite plastic, for example, look old, often resembling fossilized traces of plants and animals despite the fact that the technology itself is new. The scars of trenches cutting through farmland and fields in my last series of reliefs are reminiscent of geoglyphs from Chile. These archaic motifs are connected, for me, with the archaic nature of war itself.


— Вы работаете над проектом HELL с 2015 года, почти с самого начала российско-украинской войны. Расскажите его историю.

— Когда [в 2015 году] убили [оппозиционного политика и реформатора] Бориса Немцова, это стало для меня переломным моментом. Я понял, что больше не могу заниматься световыми инсталляциями. В поле моего внимания попали фото и видео из Донецкого аэропорта, который тогда был символом украинского сопротивления.

Фактура разрушенного аэропорта, особенно нового терминала из стекла и стали, совпала с фактурой макетов, которые я тогда пробовал делать 3D-ручкой: скелетообразные, как бы обгоревшие черные структуры. Я понял: надо это фиксировать, потому что новости имеют свойство быстро уходить в небытие.

В России тогда было много радости, болезненного воодушевления по поводу аннексии Крыма. Были отдельные работы, рефлексирующие эту ситуацию. А вот художественных высказываний о войне в формате большого выставочного проекта я не видел — и решил, что нужно это делать.

Когда началось полномасштабное вторжение, я реактивировал этот проект. Через несколько месяцев моя психика включила защитный механизм, который начал дистанцировать меня от происходящих событий: так в мои работы стали проникать символы, связанные с природой, поглощающей и перерабатывающей следы войны. Или с памятью. Летом 2023 года я начал сжигать скульптуры, получая следы графита, и печатал с них серии по 30 листов: каждый следующий отпечаток бледнее предыдущего. Эти серии — как раз о работе памяти.

— Многие антивоенные художники сегодня вынуждены задаваться вопросами вроде «Зачем нужно искусство во время войны?» или «Может ли искусство осмыслить события, которые происходят прямо сейчас?» Как вы на них отвечаете?

— Все эти вопросы я задал себе весной 2022 года. Незадолго до полномасштабного вторжения я собирался стучаться с моим антивоенным проектом во все российские арт-институции: «Ничего не закончилось, война продолжается в тлеющей фазе, надо это показывать». В итоге жизнь распорядилась иначе. Я понял, что надо продолжать эту работу в тех условиях и теми средствами, которыми я располагаю. Можно ли делать искусство во время войны? Я считаю, можно и нужно, нужно уже сейчас, хотя ничего еще не остыло. Чтобы это было зафиксировано в физической форме, а не в постоянно уплывающем медиапотоке.

Это практика свидетельствования, в моем случае — медитативная и на самом деле очень архаичная. Скажем, работы, сделанные 3D-ручкой и графитовым пластиком, выглядят старыми, некоторые похожи на ископаемые отпечатки растений и животных, хотя сама техника — новая. Шрамы окопов на пашнях и полях из последней серии рельефов напоминают геоглифы из Чили. Эти архаичные мотивы для меня связаны с архаикой самой войны.